* * *

…Пока Сухих вел переговоры с русско-немецким обер-лейтенантом, ребята Аганбекова тоже не скучали. Происшествие случилось возле того же брода через Щачу. Командир отряда выставил секрет не только на правой, партизанской, стороне – трое бойцов залегли в засаду и на левом берегу. Как оказалось, не зря. Во второй половине дня разведчики увидели мелькающие среди деревьев знакомые камуфляжные костюмы. Правда, на этот раз немцев было всего трое, и двигались они несколько ниже по течению брода. Стрелять было далеко, поэтому разведчики решили скрытно приблизиться. Но как оказалось, не на тех напали. Немцы заметили приближение партизан и открыли огонь. Те ответили. Бой шел на приличной дистанции, к тому же среди деревьев. Поэтому вышло много шума, была израсходована куча патронов – без какого-либо результата. Если, конечно, не считать результатом то, что «оборотней» спугнули. Отстреливаясь, немцы стали быстро отступать на запад. У разведчиков хватило ума их не преследовать.

Эта перестрелка навела руководство соединения на некоторые размышления. Получалось – егеря не успокоились, лишь переменили тактику. Конечно, трех человек, будь они даже очень опытные бойцы, маловато, чтобы нанести сколько-нибудь серьезный ущерб противнику. А вот для разведки или захвата «языка» – вполне достаточно. Судя по всему, егеря стали заниматься именно первым. Что тоже не радовало. Разведкой не занимаются просто так, от нечего делать. Они ведь могли потом вернуться к прежним действиям, но уже, так сказать, на новом уровне.

Но и это было еще не самым скверным. Как показывал опыт, рано или поздно немцы, собравшись с силами, начинали активные действия против партизанских соединений. Но главной слабостью врагов было то, что обычно они перли в лес наобум, лишь приблизительно представляя, где находятся партизанские базы. А потому нарывались на мины, наталкивались на завалы, попадали в засады… Что давало партизанам возможность уйти, а иногда даже и отбиться против значительно превосходящих сил противника. Но вот если все пути подхода к базам отрядов будут заранее разведаны… Тогда все может обернуться очень плохо. Между тем соединение получило приказ активизировать действия на железных дорогах. Похоже, на фронте назревали большие события. И следовало максимально обезопасить себя от всяких сюрпризов.

Да только вот каким образом? Аганбеков изменил свое мнение; теперь, как и другие командиры, он полагал, что играть в прятки в лесу с егерями – дело, конечно, увлекательное, но малоперспективное. К тому же это занятие отвлекало самых опытных разведчиков, которые были нужны и в других местах. Оставалось, как предлагал старший лейтенант Сухих, найти главную базу «оборотней». Что с ней делать, пока еще не представляли, но это уже был технический вопрос.

Некоторые намеки о местонахождении базы имелись в словах Мильке. Кстати, как выяснилось, некоторого доверия он заслуживал. Переданная им информация о графике движения бронепоезда была очень ценной. С началом активных действий партизан железная черепаха постоянно курсировала по окрестным железным дорогам. Некоторую регулярность в ее появлении в тех или иных местах минеры отметили уже давно. Но это ведь не пассажирский поезд, который каждый день в одно и то же время проходит по определенному маршруту. Немцы, конечно, педанты, но не идиоты – ведь если бронепоезд движется «точно по расписанию», от него нет никакого толку. Но, как говорили партизаны, работавшие до войны железнодорожниками, без графика тоже никак нельзя: одноколейная «железка» – не шоссе, на ней не разъехаться. Так что некий график был, но сильно хитрый. Подрывники, которые, с одной стороны, сильно опасались этого бронированного зверя, а с другой, – мечтали его как-нибудь подловить и сковырнуть, вели наблюдения, стараясь понять систему. Дело было далеко от завершения, но все-таки кое-какие выводы имелись. Так вот, сравнив эти наблюдения с графиком, переданным Мильке, партизаны не обнаружили противоречий. Специально проверили – все было точно. Так что, возможно, у партизан и в самом деле появился свой человек на немецкой стороне.

Но особист придерживался старого принципа «органов» – «лучше перебдеть, чем недобдеть». Да и указания обер-лейтенанта насчет полноприводной машины были не слишком достоверными. Мало ли что болтал какой-то пьяный фриц? Может, его на фронте сильно контузило? Словом, требовалось нанести визит в Зельву и посмотреть все на месте.

Но тут начинались трудности. Зельва являлась непростым местом, там было полно немцев – и весьма строгий режим. Своих людей в Зельве у партизан не имелось. К тому же требовался не просто наблюдатель, а сообразительный человек. Но посылать, допустим, деда Павла было опасно. Сухих, возглавляй он немецкую контрразведку, приказал бы первым делом обращать внимание на таких вот граждан, бродящих по всем окрестностям. Да и его частые походы в сторону партизанского леса могли быть известны. Дедом рисковать не хотелось. Однако особист решил начать разговор именно с деда Павла.

* * *

…Дед снова находился в «штабном» лагере. Он махал топором, руководя возведением какого-то очередного бревенчатого сооружения – партизаны продолжали обрастать хозяйством. Вокруг деда толпились партизаны. Судя по взрывам хохота, дед Павел совмещал обучение бойцов плотницкому искусству с травлей баек.

– Вот поехал как-то мой двоюродный брат зимой на базар в Мосты. Едет, значит, на санях – а тут из леса волки…

– Брось, дед, какие тут волки?

– Да ты их не видал! Здоровущие. И голодные, у-у…

Сухих пробился сквозь партизан к деду.

– Павел Макарович, разговор к вам есть.

Дед воткнул в бревно топор – и отошел с особистом в сторону.

– Хотите «Беломор»? Вчера с Большой земли привезли… – предложил особист.

Дед взял папиросу, со смаком закурил и стал ждать начала разговора.

– Павел Макарович, дело такое. Нужен человек, чтобы сходить в Зельву. И чтоб толковый человек. Надо кое-что разведать. Причем хорошо бы, чтобы он там кого-то знал и его там знали. Вам идти нельзя – опасно. Не знаете ли вы кого-нибудь?

– Да, место нехорошее, – согласился дед. – Я слышал, германы там на всех пришлых смотрят очень косо. И если ходить да разведывать, можно и в беду попасть. Дайте-ка подумать… А! Можно попросить попа из Песков.

– Какого попа? – не понял Сухих.

– Обыкновенного, какие попы бывают. Священника из церкви Святого Николая, что в Песках. Я точно знаю – он туда ездит время от времени по каким-то своим богомольным делам.

– А он надежный человек? И согласится ли?

– Не сомневайтесь, товарищ особый начальник. Отец Андрей – наш человек. Я вот, прямо скажем, в церковь особо никогда не ходил. Ни при царе, ни при поляках. Нет в моей натуре почтения к религии. Если и ходил – так только по большим праздникам. Да и то – не в Песках. Так что отца Андрея я знал плохо. Тем более, когда герман пришел, совсем его знать расхотелось. Церковь в Песках при германах работает, вот и я думаю – а за кого ж он там молится? А мне хорошие люди говорят: а ты зайди как-нибудь да послушай, а потом говори. Зашел. Сперва – служба, как положено, а потом проповедь. И слышу я, что батюшка-то призывает молиться за победу русского воинства. Конечно, у него все очень хитро обставлено: если какой-нибудь гад донесет, то священник открутится… Но кому надо – тот понимает. Тогда я понял, что поспешил его осуждать. Сошелся я, значит, с ним поближе. Наш человек, германов терпеть ненавидит. И чем дальше – тем больше. Вот этой зимой, к примеру, он провозглашает: помолимся за всех христиан, погибших под Сталинградом. А нам тогда немцы совсем не говорили, что под Сталинградом раздолбали их наши войска в пух и прах. Но ведь и не подкопаешься. Как хитро поп сказал: в Германии траур-то объявили. Да что там! Когда германы стали молодежь к себе угонять, он моего двоюродного племянника и еще других ребят вот сюда, в Голуби, направил. Отсиделись они, пока вы не пришли. Теперь все у вас партизанят. Так что если надо – так я к нему зайду, шепну, что надо.